В картине «Проповедь в селе», созданной в год отмены крепостного права, когда не утихали споры о взаимоотношениях крестьян и помещиков, Перов изобразил сцену в сельской церкви. Священник одной рукой указывает вверх, а дугой – на задремавшего в кресле помещика, толстенького, неприятного; сидящая рядом молодая барыня тоже не слушает проповедь, она увлечена тем, что нашёптывает ей на ухо како-то холёный господин. Левее стоят крестьяне в рваных одеждах. Они, почёсывая затылки, огорченно и недоверчиво слушают священника, видимо внушающего, что всякая власть от Бога. «Я хотел изобразить одну из проповедей Иоанна Златоуста, причём старался показать степень её действия на разные характеры, на юность и старость, на бедность и богатство», — так объяснял художник замысел полотна.
Картина «Проповедь в селе» была написана Перовым не столько по внутренней потребности и подлинной заинтересованности, сколько для того чтобы показать свою технику академическому Совету и получить медаль первого достоинства. В настоящее время известны все обстоятельства, связанные с созданием этой картины. Маленького размера, тщательно отделанная, в техническом отношении она превосходила его прежние работы. Воспользовавшись композиционной схемой картины К.Жирарде «Застигнутые католиками гугеноты», Перов в этом произведении достиг несравненно более тонкой, чем прежде, нюансировки в изображении различных по возрасту и общественному положению персонажей: спящий помещик, его легкомысленная молодая жена, с одной стороны, и бедный крестьянин — с другой. Но наиболее удачны фигурки детей с их чинными позами; обращает на себя внимание вопросительное выражение лица девочки на первом плане (значения слов стоящего на амвоне батюшки она и мальчик помладше рядом с ней не понимают). В течение долгого времени и для адресатов картины содержание проповеди оставалось малопонятным. Собко обратил внимание на текст, начертанный на стене церкви, над аркой: «Несть бо власти аще не от Бога». Но не так выразил смысл проповеди Перов, разъясняя содержание эскиза, представленного академическому Совету… «Увлечённый высокими красотами св. Златоуста, его разительными доводами и сравнениями, его неумолкаемой карой проступкам всякого вида, я решился в этой картине изобразить смысл одной из его проповедей на тему 64-й беседы, причем старался показать степень её действий на различные характеры, на бедность и богатство, на юность и старчество, хотел выразить двойное понимание её, бедные слушают с упованием… богач заснул в креслах, пользуясь правом сидеть в церкви, в известных случаях данным по преданию от св. апостолов; а его жена занимается светским разговором. Священник, указывая одной рукой на небо, обещает надежду одним, другою рукою указывая на богача, говорит о наказании, ожидающем злых…» (Государственная Третьяковская галерея: Материалы исследования. Вып. 1. М., 1956. С. 112).
Не надо думать, что Перов хотел обмануть академическое начальство. Мотива предстоящего чтения Манифеста об освобождении крестьян в эскизе не было. Арка, ведущая в глубину притвора, была написана позднее, так же как заполняющие притвор фигуры. Изменения вносились художником во время работы над самой картиной.
Собко сообщает о том, что, начав работу в Петербурге, Перов захворал, долго пролежал в больнице и затем уехал в Москву. Там он, очевидно, слушал в одной из церквей чтение Манифеста об освобождении крестьян (19 февраля). Восприятие Манифеста простыми прихожанами произвело на него неизгладимое впечатление. Они встретили Манифест растерянным молчанием. Перов вспоминал об этом в одном из рассказов, написанных в 80-х годах, — «Великая жертва»: «Что же народ? Что чувствовал народ — это сказать трудно… он онемел, застыл и стоял без звука и движения. Кончилась обедня и благодарственный молебен. Народ начал выходить из церкви. Ни шуму, ни ликований, ни восторгов — ничего нет! Молча идёт он с каким-то недоумением, молча расходится по домам». После этого Перов произвел те изменения в картине, о которых мы упоминали. Тогда же, скорее всего, появилась надпись над аркой. Фигура чиновника с Манифестом в руках была едва различима в глубокой тени притвора. Поэтому неудивительно, что дополнения, внесённые в картину по сравнению с эскизом, не были замечены, и Перову была присуждена первая золотая медаль с правом поездки за границу: совет был удовлетворен разнообразием общественных типов, представленных на полотне. Тщательность отделки аксессуаров — в частности точность в передаче материалов в туалете помещицы (шёлк, бархат, кружево шали) — должна была заслужить похвалу. Картина вызывала снисходительную улыбку. Так она была воспринята и членами императорской фамилии на выставке 1867 года в Обществе любителей художеств в Москве.
Сюжетом для конкурсной картины художник избрал «Сельский крестный ход на Пасхе», но эскиз, представленный им Совету Академии художеств, не был утверждён. И тогда, одновременно с работой над увлёкшей его темой пасхального шествия, Перов написал картину «Проповедь в селе».
Развитие сюжета в этой картине намечено ещё менее динамично, нежели в предыдущих произведениях художника. Акцентируется не столько само действие, сколько его результаты — реакция прихожан на слова священника, обещающего беднякам царство небесное, а богачам — геенну огненную. В том, как относятся люди разных сословий к содержанию этой проповеди, отражаются прежде всего их общественное положение и житейская позиция. Каждый персонаж — это точно найденный социальный тип, а картина в целом может восприниматься как своего рода «модель» провинциальной России середины прошлого века. Некоторая прямолинейность социального анализа естественно сочетается здесь с достаточно односложным морализмом: ведь на одном полюсе воссозданного Перовым мирка оказываются добро и нищета, а на противоположном — зло и богатство.
Работа над картиной шла к концу, когда 19 февраля 1861 года был объявлен манифест об отмене крепостного права. Под прямым влиянием этого события Перов ввел в изображение малозаметную надпись над аркой: «Несть бо власти аще не от Бога», а также изобразил на заднем плане фигуру чиновника с манифестом в руках. Тем самым художник, видимо, хотел придать изображению большую злободневность и в какой-то мере выразить своё отношение к крестьянской реформе — Перова поразили то «недоумение» и та апатия, с которыми встретил народ долгожданное освобождение.
Поскольку «Проповедь в селе» являлась конкурсной картиной, Перову важно было продемонстрировать здесь зрелость своего исполнительского искусства. С иллюзорной точностью передал он особенности различных фактур, с одинаковой тщательностью выписывая и роскошное шёлковое платье, и рваные мужицкие зипуны. В то же время «Проповедь в селе» является наиболее удачной в ряду ранних работ Перова по части «экспрессии»: переживания персонажей, оставаясь по-прежнему несложными, тонко нюансированы. Члены Совета Академии остались довольны картиной воспитанника московского Училища: Перову была присуждена Большая золотая медаль.
В 1856 году, за представленный в Императорской академии художеств этюд головы мальчика, Перов получил малую серебряную медаль. За этой наградой следовали другие, присуждённые ему академией: в 1858 году — большую серебряную медаль за картину «Приезд станового на следствие», в 1860 году — малую золотую медаль за картины «Сцена на могиле» и «Сын дьячка, произведённый в первый чин», в 1861 году — большую золотую медаль за «Проповедь в селе». Означенные четыре произведения П. и написанные им вскоре после того «Проповедь в селе» (находится у К. Солдатёнкова в Москве), «Сцена на могиле» и «Чаепитие в Мытищах», будучи выставлены в Москве и Петербурге, произвели огромное впечатление на публику и выказали художника остроумным жанристом-сатириком, прямым наследником П. Федотова , не менее его наделённым тонкой наблюдательностью, глубоко вникающим в русскую жизнь, умеющим особенно ярко выставлять на вид её темные стороны, но несравненно более искусным в рисунке и технике, чем автор «Сватовства майора». Получив, вместе с большой золотой медалью, право на поездку в чужие края на казённый счёт, П. отправился туда в 1862 году, посетил главные художественные центры Германии и провёл около полутора лет в Париже. Здесь он делал этюды с натуры и написал несколько картин, изображающих местные типы и сцены уличной жизни («Продавец статуэток», «Савояр», «Шарманщик», «Нищие на бульваре», «Музыканты и зеваки», «Тряпичники» и пр.), но вскоре убедился, что воспроизведение незнакомых, чужеземных нравов не даётся ему столь же успешно, как изображение родного, русского быта, и возвратился в Россию до окончания срока своего пенсионерства.
«Проповедь в селе» занимает промежуточное положение в творчестве молодого Перова. Нельзя не учитывать, что, будучи свободным в выборе сюжета, он всё же писал «программу» и что первоначально намеченный для нее эскиз «Сельского крестного хода на Пасхе» был отвергнут академическим советом «за непристойность изображения духовных лиц». В «Объяснительной записке» к «Проповеди» Перов так сформулировал свои намерения: «Продемонстрировать и живописные данные картины: свет и тень, и её разнородные типы и возрасты, начиная с отроческого и до старческого, с крестьянина до священника».
Учитывая, насколько камерными были до сих пор перовские композиции, задача была непростой, и в профессиональном плане он с ней справился, мастерски организовав пространство, разместив в нём большое число фигур, обрисовав разнообразный типаж, тонко и тщательно разработав цвет и тональные отношения. Такой тип композиции, «портретное» и обязательно естественное размещение персонажей, Перов будет развивать и в дальнейшем: столпившееся словно на групповом портрете семейство купца в «Приезде гувернантки», обитатели петербургских углов в «Очередных у бассейна», дворник в картине «Дворник, отдающий квартиру барыне», первые христиане в его поздней композиции «Первые христиане в Киеве», дети в «Тройке». Этот композиционный принцип будет подхвачен и живописцами-передвижниками; его развитие можно найти в картине Г. Мясоедова «Земство обедает», в полотне В. Максимова «Приход колдуна на крестьянскую свадьбу», во многих композициях В. Пукирёва, Н. Неврева, В. Маковского, Н. Ярошенко, К. Савицкого. Чрезвычайно перспективным для передвижнической картины был и психологический замысел — дать социальный срез общества, столкнуть бедность и богатство, — и выход на тему религии. Здесь священник, по характеристике Стасова, «крепкий, тихий и темный старичок, с убеждением проповедующий перед “господами” своего села на тему: “Несть бо власть, аще не от Бога” и поднимающий свой старый дрожащий перст к небу». А за ним откроется «целый новый мир», «раньше никем не тронутый», за ним серия глубоких и резких произведений о представителях церкви, показанных «такими, какими всякий их знавал и видел в действительной жизни, особенно в глухих углах России».
В процессе работы Перов, откликнувшись на февральские события 1861 года, ввёл ещё один мотив. Появился чиновник с манифестом в руках, увеличилась (в сравнении с карандашным эскизом) толпа в глубине церкви, головы прихожан повернулись к этому держащему в руках бумагу человеку. Но несмотря на столь острые моменты, картина была благожелательно встречена официальной критикой, увидевшей в ней «простодушный юмор», «очаровательную наивность»; сохранилось свидетельство, что со снисходительной улыбкой она была воспринята и членами императорской фамилии на выставке 1867 года в Обществе любителей художеств в Москве. Иную, прямо противоположную оценку получила она у советских исследователей: «В год проведения реформы Перов создал произведение, раскрывающее её подлинную суть», «художник проявил удивительную дальнозоркость, свидетельствующую о прогрессивности его взглядов».
Возможность столь различных толкований является следствием перовского желания вместить слишком многое, так что живописная ткань рвётся, не выдерживая повествовательной перегрузки. В отдельности всё правдиво: и священник с дьяконом и служкой, и группа крестьян, неказистых оборванных мужиков с их горькой безнадёжной бедностью, и увиденные с бесконечной симпатией ребятишки, и помещик, уснувший под проповедь (напоминающий персонаж известной иллюстрации Е. Ковригина к некрасовскому «Чиновнику»), и его жена. Но им тесно, они мешают друг другу зазвучать во весь голос, подчиняясь отведённой роли — иллюстрировать «двойное» восприятие проповеди: искреннее и безразличное. Поэтому правдивая и талантливая в конкретных деталях, образах картина не рождает ощущения убеждающей художественной целостности. Не случайно некоторые её фрагменты в дальнейшем отделятся и заживут самостоятельной жизнью и у самого Перова, и у других русских живописцев. Появятся «Чтение манифеста» Г. Мясоедова, «Неравный брак» В. Пукирёва, переводящий в крупный план мельком намеченную у Перова сценку, появится огромный «некрасовский» мир «деревенских русских людей», крестьянских детей, монахов и помещиков, тех, «кому на Руси жить хорошо» и особенно тех, кому плохо. В некотором смысле картина «Проповедь в селе» оказалась тем, чем ей и предназначалось быть: она подвела итог раннему творчеству, стала предчувствием нового мироощущения, убедила всех в мастерстве автора.